«Гамбринус»

Здесь
месяцами раскачивались в грязно-зеленой портовой воде, среди мусора, яичной
скорлупы, арбузных корок и стад белых морских чаек, высоковерхие
анатолийские кочермы и трапезондские фелюги, с их странной раскраской,
резьбой и причудливыми орнаментами. Сюда изредка заплывали и какие-то
диковенные узкие суда, под черными просмоленными парусами, с грязной тряпкой
вместо флага; обогнув мол и чуть-чуть не черкнув об него бортом, такое судно
, все накренившись набок и не умеряя хода, влетало в любую гавань,
приставало среди разноязычной руготни, проклятий и угроз к первому
попавшемуся молу, где матросы его, - совершенно голые, бронзовые маленькие
люди, - издавая гортанный клекот, с непостижимой быстротой убирали рваные
паруса, и мгновенно грязное, таинственное судно делалось как мертвое. И так
же загадочно, темной ночью, не зажигая огней, оно беззвучно исчезало из
порта. Весь залив по ночам кишел легкими лодочками контрабандистов.
Окрестные и дальние рыбаки свозили в город рыбу: весною - мелкую камсу,
миллионами наполнявшую доверху их баркасы, летом - уродливую камбалу, осенью
- макрель, жирную кефаль и устрицы, а зимой - десяти- и двадцатипудовую
белугу, выловленную часто с большой опасностью для жизни за много верст от
берега.
Все эти люди - матросы разных наций, рыбаки, кочегары, веселые юнги,
портовые воры, машинисты, рабочие, лодочники, грузчики, водолазы,
контрабандисты, - все они были молоды, здоровы и пропитаны крепким запахом
моря и рыбы, знали тяжесть труда, любили ужас и прелесть ежедневного риска,
ценили выше всего силу, молодчество, задор и хлесткость крепкого слова, а на
суше предавались с диким наслаждением разгулу, пьянству и дракам. По вечерам
огни большого города, взбегавшие высоко наверх, манили их, как волшебные
светящиеся глаза, всегда обещая что-то новое, радостное, еще не испытанное,
и всегда обманывая.
Город соединялся с портом узкими, крутыми, коленчатыми улицами, по
которым порядочные люди избегали ходить ночью. На каждом шагу здесь
попадались ночлежные дома с грязнымии, забранными решеткой окнами, с мрачным
светом одинокой лампы внутри. Еще чаще встречались лавки, в которых можно
было продать с себя всю одежду вплоть до купальной матросской сетки и вновь
одеться в любой морской костюм. Здесь также было много пивных, таверн,
кухмистерских и трактиров с выразительными вывесками на всех языках и немало
явных и тайных публичных домов, с порогов которых по ночам грубо
размалеванные женщины зазывали сиплыми голосами матросов. Были греческие
кофейни, где играли в домино и в шестьдесят шесть, и турецкие кофейни, с
приборами для курения наргиле и с ночлегом за пятачок; были восточные
кабачки в которых продавали улиток, петалиди, креветок, миди, больших
бородавчатых чернильных каракатиц и другую морскую гадость.