На них были вытканы сады, широкие аллеи с деревьями в осеннем уборе, выходившие на площадку, на которой резвились олени или журчали уединенные фонтаны, ниспадавшие в тройные чаши...
- Ну, вот уж и про генеральш! Экой вы, торговый народ, зубоскалы! - Право, так. Не знаем только, куда эта барыня с почтмейстером деньги берегут. Петр Михайлыч только усмехался и качал головой...
Он очень любил свой цветник (это был его цветник, потому что, кроме него, почти никто не ходил в это заброшенное местечко) и, придя в него, садился на солнышке,..
Вы читаете «Гамбринус», страница 18 (прочитано 100%)
Александр Куприн
Через два месяца на его месте сидел новый скрипач ( между прочим, Сашкин ученик ), которого разыскал аккомпаниатор. И вот однажды, спустя месяца три, тихим весенним вечером, в то время, когда музыканты играли вальс "Ожидание", чей-то тонкий голос воскликнул испуганно: - Ребята, Сашка! Все обернулись и встали с бочонков. Да, это был он, дважды воскресший Сашка, но теперь обросший бородой, исхудалый, бледный. К нему кинулись, окружили, тискали его, мяли, совали ему кружки с пивом. Но внезапно тот же голос крикнул: - Братцы, рука-то! Все вдруг замолкли. Левая рука у Сашки, скрюченная и точно смятая, была приворочена локтем к боку. Она, очевидно, не сгибалась и не разгибалась, а пальцы торчали навсегд около подбородка. - Что это у тебя, товарищ? - спросил, наконец, волосатый боцман из "Русского общества". - Э, глупости...там какое-то сухожилие или что,- ответил Сашка беспечно. - Та-а-к... Опять все помолчали. - Значит, и "Чабану" теперь конец? - спросил боцман участливо. - "Чабану"? - переспросил Сашка, и глаза его заиграли. - Эй, ты! - приказал он с обычной уверенностью аккомпаниатору. - "Чабана" ! Эйн, цвей, дрей! Пианист зачастил веселую пляску, недоверчиво оглядываясь назад. Но Сашка здоровой рукой вынул из кармана какой-то небольшой, в ладонь величиной, продолговатый черный инструмент с отростком, вставил этот отросток в рот и, весь изогнувшись налево, насколько ему это позволяла изуродованная, неподвижная рука, вдруг засвистел на окарине огдушительно веселого "Чабана". - Хо-хо-хо! - раскатились радостным смехом эрители. - Черт! - воскликнул боцман и совсем неожиданно для самого себя сделал ловкую выходку и пустился выделывать дробные коленца. Подхваченные его порывом, заплясали гости, женщины и мужчины. Даже лакеи, стараясь не терять достоинства, с улыбкой перебирали на месте ногами. Даже мадам Иванова, забыв обязанности капитана на вахте, качала головой в такт огненной пляске и слегка прищелкивала пальцами. И, может быть, даже сам старый, ноздреватый, источенный временем Гамбринус пошевеливал бровями, весело глядя на улицу, и казалось, что из рук изувеченного, скрючившегося Сашки жалкая, наивная свистулька пела на языке, к сожалению, еще не понятном ни для друзей Гамбринуса, ни для самого Сашки: - Ничего! Человека можно искалечить, но искусство все перетерпит и все победит.
