Как будто логическим развитием этой иронии является демонстративное заявление, что у него "нет ни тени художественного таланта"...
.. Потому... (Пауза.) Ежели... (Пауза.) Ежели вы не ответите мне, то хоть умирай. Надя повернула свое лицо к Ивану Гавриловичу и улыбнулась... Она протянула ему свою руку и заговорила ..
Мои мысли сразу же завертелись, но не вокруг наших эмоций по отношению к происходящему, а вокруг 120 000 зрителей, приглашенных VIP, прессы, ..
Вы читаете «Разные произведения (Том 4 ПСС)», страница 4 (прочитано 1%)
Александр Куприн
И на вопрос его о причине слез, она ответила едва слышно: -- А все-таки... как бы я хотела жить в то время... с ними.., с ними...
УБИЙЦА
Говорили о теперешних событиях: о казнях и рас-' стрелах, о заживо сожженных, об обесчещенных женщинах, об убитых стариках и детях, о нежных свободолюбивых душах, навсегда обезображенных, затоптан-(ных в грязь мерзостью произвола и насилия. Хозяин дома сказал: -- Как изменился масштаб жизни -- страшно подумать! Давно ли? -- лет пять тому назад -- все русское общество волновалось и ужасалось по поводу какого-нибудь одиночного случая насилия. Городовые избили в кутузке чиновника, земский начальник арестовал приезжего студента за непочтение. А теперь! Там расстреляна целая толпа без предупреждения; там казнили по ошибке одного однофамильца вместо другого; там стреляют людей просто так себе, от нечего делать, чтобы разрядить заряд; там хватают и секут нагайками молодого человека, секут без всякого повода, для дарового развлечения солдатам и офицерам. И уже -- вот! -- это не возбуждает в нас "и удивления, ни переполоха. Все стало привычным... Кто-то нервно завозился в углу дивана. Все оберну-'лись туда, чувствуя, что этот человек сейчас заговорит, хотя не видели его. И он начал говорить тихим, преувеличенно-ровным тоном, но с такими частыми паузами между словами и с такими странными вздрагиваниями
51
3*
в голосе, что всем стало ясно, как трудно ему сдерживать внутреннее волнение и скорбь. -- Да... я вот что хотел... По-моему, это... неправда, что можно... привыкнуть к этому. Я понимаю еще убийство..: из мести -- тут есть какая-то громадная... какая-то звериная радость. Понимаю убийство в гневе, в ослеплении страстью, из ревности. Ну, наконец, убийство на дуэли... Но когда люди делают это механически... без раздражения, без боязни какой бы то ни было ответственности... и не ожидая даже сопротивления... нет, это для меня так же дико, ужасно и непостижимо, как непостижима для меня психология палача... Когда я читаю или дудоаю о погромах, об усмирительных экспедициях или о том, как на войне приканчивают пленных, чтобы не обременять ими отряда, я теряю голову. Я стою точно над какой-то черной, смрадной бездной,--в которую способна падать иногда человеческая душа... И я ничего не понимаю'... мне жутко и гадко... до тошноты... но... странное, мучительное, больное любопытство приковывает меня... к ужасу... ко всей безмерности этого падения. Он помолчал немного, прерывисто вздохнул, и когда опять заговорил, то по его изменившемуся голосу, ставшему внезапно глухим, можно было догадаться, что он закрыл глаза руками.
