«Колесо времени»

.. Что она скажет?
Я попал в какой-то запутанный ребус. Но -- говорю правду
-- ни одна косая, ни одна враждебная мысль не возникала во мне
по поводу моей странной незнакомки. Я вызывал в памяти ее
прелестное лицо, ее милый голос, ее руки и чувствовал, что верю
ей непоколебимо.
В дверь громко постучали тройным ударом. Я крикнул
"entrez"7 и поднялся навстречу.
В комнату вошел суперкарго. Теперь, когда он был на ногах,
я увидел стройность и крепость его сложения и быстро подумал:
неужели опять ссора? Розовый воинственный газ уже испарился из
моей головы. Новое буйное опьянение гневом мне представлялось
скучным и противным.
Он шел ко мне с открытой протянутой рукой, с ясными и
смелыми глазами.
-- Простите меня,-- сказал он просто.-- Я был виноват,
затеяв этот глупый разговор, и я недостойно держал себя.
Мы пожали друг другу руки. Он продолжал спокойным, но
внутренне дрожавшим голосом:
-- Вся беда в том, что я увидел, как вы поцеловали ее
руку. Я забыл, что у вас на севере это -- самый простой обычай.
У нас же, на юге, целуют руку только очень близкой женщине:
матери, жене, сестре. Я не знал, как объяснить ваш жест:
фамильярностью, дерзостью или... или... еще чем-нибудь. Но я
уже принес вам извинение. Позвольте мне выпить воды.
На моем ночном столике не было стакана. Он взял графин и
стал пить из горлышка с такой жадностью, что я слышал его
глотки и я видел, как дрожала его рука.
Напившись, он вытер рот ладонью и сказал с суровой
торжественностью :
-- Да хранит синьору пресвятая Ностра Дама делля Гварда
марсельская и все святые.
Я не мог удержаться от вопроса:
-- Вы говорите так, как будто "синьора" близка вам.
Он отрицательно замотал указательным пальцем перед носом.
-- Нет, нет, нет, нет. Можно ли быть близким солнцу? Но
кто мне может запретить обожать синьору? Если бы ей предстояло
уколоть свой маленький палец иголкой, то я, чтобы предотвратить
это, отдал бы всю мою кровь... Прощайте же, синьор. Я думаю,
вам не трудно будет передать синьоре, что мы расстались
друзьями.
Еще раз мы протянули друг другу руки. Пожатие его
мозолистой ладони до боли сдавило и склеило мои пальцы.
Я внимательно взглянул на него и поразился тому, как
чудесно изменились его глаза. В них уже не было прежней
неприятной жестокости: они посинели и смягчились; они блестели
теми слезами, которые выступают, не проливаясь. Отвратительно
видеть плачущего мужчину, но когда у сильного и гордого
человека стоят в покрасневших глазах эти теплые слезы, которые
он сам каким-то усилием воли заставит высохнуть, то, право,
лицо его на мгновение становится прекрасным.
-- Баста! -- сказал моряк, бросая мою руку.